Черил желала подчиняться только установлениям своей церкви. Но в конечном итоге пришла к выводу, что новейшее средство, предлагаемое Хэнком и содержащее только эстроген и прогестроген, то есть природные гормоны, так или иначе вырабатываемые эндокринной системой женского организма, будет меньшим отступлением от праведности, нежели любые другие изобретенные человечеством способы и средства.

Хэнк служил теперь ординатором гинекологического отделения клиники Святого Дамиана в Питтсбурге. Таким образом, они вновь были среди близких друзей, а главное — имели под боком двух бабушек, рвущихся понянчить внуков.

Нечего и говорить, что больше половины ночей он проводил в больнице. Ему нравилось приводить в этот мир новых человечков.

Многие ординаторы были женаты и ненавидели ночные дежурства за то, что они разлучали их с женами и детьми. Но в Хэнке коллеги всегда находили безотказного товарища. Поскольку они были ему так благодарны, он не считал нужным объяснять, что получает от этого не меньшую выгоду.

Во время дежурства в его распоряжении была тихая комната с койкой, где ему удавалось урвать больше сна, чем дома. (Дети ведь не будильники, их не заведешь на определенный час.)

Кроме того, молва о том, что младенцы чаще всего появляются на свет вскоре после полуночи, оказалась, к его удивлению, правдивой. (Никто толком не знал, в чем тут дело, — возможно, в том, что именно на эти часы приходится самое высокое содержание кортизола в крови.) Таким образом, ему удавалось принять подряд несколько даров от аиста, а затем уползти в свою каморку и спать до утра.

Еще он обнаружил, что, если правильным тоном, в правильный час и правильно избранной сестричке сказать: «Мисс, у вас чудесная попка (или грудь, или ноги)», — то можно скрасить себе монашеский аскетизм.

Суровый график дежурств мешал другим ординаторам воспринимать клинику как второй дом. Хэнк Дуайер, напротив, стал воспринимать возвращение домой всего лишь как антракт в подлинной пьесе своей жизни.

Как рассудил несостоявшийся священнослужитель «лучше флиртовать, чем разжигаться».

Хотя годом ранее Мартин Лютер Кинг получил Нобелевскую премию мира, к 1965 году вся его философия оказалась под огнем критики со стороны новых борцов за гражданские права.

Основатель Негритянской националистической партии Малькольм Икс заявлял: «Время ненасильственного сопротивления прошло». По иронии судьбы он был застрелен одним черным революционером, который счел его позицию «недостаточно активной».

Джеймс Болдуин уловил «дух времени», когда предупреждал, что «в следующий раз разгорится пожар».

Лора с Палмером также перешли к военным действиям. Впервые после демобилизации Палмер снова надел военную форму.

В таком виде она застала его, вернувшись домой после очередного изнуряющего полуторасуточного дежурства.

— Палмер, ты что, на маскарад собрался? Или у тебя свидание с кем-то из Женского армейского корпуса?

— Если ты напряжешь память, Лора, то я еще в наши относительно мирные времена тебе говорил, что резервисты собираются раз в неделю, а один раз в месяц — на оба выходных. Когда я шел в армию, то думал, что служба потребует от меня жертв. Теперь же, по правде сказать, я нахожу в ней большое облегчение.

— Пошел ты, Палмер!

— И пойду, можешь не волноваться.

Лора тяжело вздохнула. От этой супружеской перестрелки ей стало тошно.

— Палмер, я понимаю, что ты слишком занят своим китайским, чтобы еще и читать газеты, но хочу тебе напомнить, что в наше время существует такая вещь, как развод по обоюдному согласию. А поскольку мы имеем случай трупного окоченения супружества, то думаю, нам лучше поскорее с этим покончить.

— Не говори глупостей, — возразил он. — Мы всего лишь пара упрямцев, которые волею судьбы любят друг друга, несмотря на временные расхождения. Я готов ждать, поскольку убежден, что мы созданы друг для друга.

— И поэтому шляешься направо и налево?

— А ты — нет? А как же все эти мускулистые юные интерны и ординаторы?

Она расплакалась, не столько от грусти, сколько от досады.

— Господи, Палмер, как ты не можешь понять: мы там наизнанку выворачиваемся, спасая больных малышей! И если у кого-то появляется пять минут, чтобы прилечь, то он использует их для сна! Неужели в твоей похотливой голове не укладывается слово «ответственность»?

— Хорошо, Лора, — ответил он с видом уставшего от жизни человека, — я, конечно, недостаточно компетентен, чтобы читать тебе лекцию о зове гормонов. Но если бы ты действительно не позволяла себе ничего на стороне, я бы только меньше стал тебя уважать.

Он осознанно делал ей больно, и оба это понимали.

Внутренний голос спросил: «Зачем я все это терплю?»

* * *

Ординатура Сета по специальности «терапия» включала работу в онкологическом отделении.

Хотя официальная статистика уверяла, что почти треть всех раковых больных удается спасти (в смысле — продлить жизнь на пять лет или чуть подольше), отделение все равно напоминало пыточную. Те, кто еще не достиг стадии мучительного умирания, страдали от «лечения». Облучение или химиотерапия зачастую оказывались карой худшей, нежели сама смерть.

Жизнь Сета скрашивало то обстоятельство, что Джуди теперь была второй по старшинству среди медсестер, а это давало им возможность выкроить минутку и вместе пообедать, выпить кофе или хотя бы украдкой поцеловаться.

Однажды свидетельницей их объятий стала миссис Элперт, больная с неизлечимой формой рака костей. Сет и Джуди смутились и бросились извиняться. Но пациентка их поразила.

— Продолжайте, ребятки, — с улыбкой сказала она. — Мне приятно сознавать, что жизнь продолжается.

Для некоторых она продолжалась чересчур долго.

Сталевар Мэл Гаткович был живой (точнее сказать — умирающей) иллюстрацией доклада министра здравоохранения о вреде курения. Две пачки сигарет в день довели его до рака легких, грудной жабы и болезни Рейно, иначе называемой симметричной гангреной.

Сейчас он не мог не только курить, но даже есть, и сознание его все больше мутилось. Единственное, что он сознавал и выражал четко, было бессилие медицины облегчить его агонию.

В рамках ограниченного эксперимента, проводимого с санкции Министерства здравоохранения США, ему давали героин, но и это не спасало его от невыносимых страданий.

Сет ассистировал доктору Барту Нельсону, когда жена Мэла Дорис вдруг отвела того в сторонку.

— Доктор, я не могу видеть, как он страдает, — всхлипнула она. — У него такие боли! Неужели вы ничего не можете сделать?

Рядом стояли трое ее сыновей с женами — как греческий хор, исполняющий скорбную песнь.

— Увы, мы сделали все, что было в наших силах, — с искренним сочувствием ответил доктор Нельсон. — Остается только ждать, когда природа скажет свое слово.